Люди все идут, отец рисует на маленьких клочках бумаги какие-то знаки, шепчет. Иногда он вытирает глаза, и говорит матери: "Сколько горя, сколько горя вокруг!"
— Не бери на себя все, — вздыхает она, — не надо, Шмуэль.
— А как иначе? — он ласково улыбается и добавляет: "Зачем тогда жить, милая?".
Потом приходит вечная тьма. Откуда-то издалека девочка слышит слабый, отчаянный крик: "Хана! Ханеле!".
Селинская вздрогнула и услышала ласковый голос: "Плохой сон, счастье мое? Ты шептала что-то, металась. Иди, иди сюда, пожалуйста".
Она ощутила рядом сильную, теплую руку и попросила: "Ты только побудь со мной, хорошо?"
— Я всегда буду с тобой, — спокойно ответил Степан. Гладя ее по голове, покачивая, он добавил: "Всегда, пока я жив, счастье мое".
Изабелла склонила голову набок, и улыбнулась: "Вот и все. Можете взглянуть".
Селинская сошла с возвышения и девушка подумала: "Все-таки удалось поймать это сияние. Жемчуг, чистый жемчуг. Два последних сеанса она вся светилась, даже глаза хотелось зажмурить".
— Вы — прекрасный мастер, — женщина все смотрела в серые, большие глаза на портрете. "Я надеюсь, синьора Изабелла, — вас когда-нибудь изберут в Академию Изящных Искусств. Нет, — Селинская усмехнулась, — я не надеюсь, — я уверена. Куда вы теперь? Обратно во Флоренцию? — она подала девушке прохладную руку.
Изабелла пожала ее: "Я делаю чертежи для одной виллы, под Ливорно, да и благодаря вашему портрету, — она кивнула на холст, — у меня теперь появилось еще два заказа. Людям лестно позировать художнику, который писал будущую российскую императрицу. Так что, — она вытерла кисти, — спасибо вам".
— Императрицу, да, — рассеянно сказала Селинская, натягивая тонкие, вышитые перчатки. "А благодарить надо графа Орлова. Надеюсь, он с вами расплатился?"
— Разумеется, — Изабелла подняла каштановую бровь. "Еще в начале сеансов. Портрет доставят к вам в комнаты, ваше сиятельство".
— Спасибо, — Селинская подошла к зеркалу. Выпрямившись, она откинула голову с высокой, чуть напудренной прической: "Желаю вам удачи, синьора Изабелла, всего хорошего. Вы идете смотреть на парад русской эскадры?"
— С альбомом, — рассмеялась девушка. "Я хочу попробовать себя в батальной живописи. За нее хорошо платят, ваше сиятельство, монархам нравится любоваться своим флотом. Или армией, — она улыбнулась. Выйдя на площадку, услышав стук каблуков по каменным ступеням, девушка вздохнула.
— Так и не пришел, — горько подумала Изабелла, поливая себе на руки из кувшина. "А когда приходил — на прошлый сеанс, — смотрел только на нее, не отводя глаз. Ну и хватит, — она взяла холщовое полотенце и вдруг расплакалась — горько, отчаянно.
— И я больше его не увижу, — девушка высморкалась. "Даже на параде — он ведь там будет, в гавани, на своем "Святом Андрее".
Изабелла вытерла лицо. Покусав губы, сняв простое платье, она подошла к зеркалу. "Конечно, — пробормотала она, — я же коротышка, не то, что Пьетро, или отец. Пьетро говорил, что мама была небольшого роста. А я маму и не помню совсем. И груди нет, вся плоская, как мальчишка. Эх, — она стала одеваться.
Селинская спустилась вниз и сразу оказалась в его объятьях.
— Все, — сказал Степан, целуя ее глаза, — Грейг подписал мое прошение об отставке. Ворчал, конечно, мол, командир эскадры это должен делать, но Орлова вызвали в Петербург, срочно. Так что нашему шотландцу — мужчина усмехнулся, — больше ничего не оставалось.
Она потянулась и, подставила ему губы: "Ты не жалеешь? Ты мог бы стать адмиралом".
Степан расхохотался, и притянул ее к себе поближе: "Нет. Я хочу быть с тобой, всегда, как я и обещал. Так что собирайся, после этого парада мы сразу уедем. Я и брату уже письмо отправил, — он, на мгновение, помрачнел. Селинская мягко сказала: "Я помню, милый. Он ведь жену в этой смуте потерял. Хочешь, — женщина подала ему руку, — мы поедем в Россию, встретимся с ним?"
— Тебе нельзя в Россию, — они вышли на залитую солнцем набережную канала, и Степан подумал: "А она? Она ведь могла стать императрицей".
— Я тоже, — будто услышав его, улыбнулась женщина, — хочу быть с тобой, милый. А это все, — Селинская махнула рукой, — уже неважно, чья я там дочь, и все остальное. А куда мы поедем? — она, на мгновение, приостановилась.
— Хотелось бы, конечно, в Венецию, — Степан ласково коснулся ее руки, — но это опасно, конечно, слишком тут все на виду. Так что, — он помолчал, — в Новый Свет.
Алые губы чуть приоткрылись. Селинская восхищенно сказала: "Но это так далеко!"
— Зато надежно, — пробурчал Степан. "Хорошие моряки везде нужны, а особенно — там. А ты, любовь моя, — он поцеловал ее пальцы, — ты обещай, что будешь мне играть, — каждый день".
— Буду, — она наклонилась и прижалась щекой к пахнущим солью, золотисто-рыжим волосам. "Мы ведь сможем встретиться с твоим братом, да? Потом. Ты ему писал о нас?"
— Нет, конечно, — он вдыхал запах роз. "Просто написал, что вышел в отставку, потому, что хочу жениться. Не стоит такие вещи, — Степан вздохнул, — доверять почте. Пока, по крайней мере. А так, — он улыбнулся, — конечно, встретимся.
— Я не могу не идти на этот обед, — сказала Селинская, когда они уже стояли на набережной, перед гранитными колоннами у подъезда английского консульства. "Я уже приняла приглашение, иначе будет невежливо. Но мы с тобой увидимся сразу же, после парада. Я люблю тебя".
С моря тянуло легким, теплым ветерком, и Степан подумал: "С юга. Из Африки. Ничего, когда приедем в Бордо — сразу наймусь помощником капитана, не пассажиром же мне плыть в Новый Свет. Обвенчаться можно и тут, в деревне какой-нибудь, где ее никто не знает. У католиков, конечно, ну да все равно".
— Я люблю тебя, — он незаметно взял женщину за руку. "Подзорная труба у меня с собой, — Степан похлопал по карману изящного, серого сюртука, — так что я все увижу, и ваши шлюпки — тоже. Море тихое, так что не волнуйся, вас не укачает".
— А ты и шпагу взял, — Селинская увидела блеск сапфиров.
— Я, хоть и капитан-поручик в отставке, — усмехнулся Степан, — но все-таки дворянин, милая моя невеста. Медальон у тебя?
— Всегда, — просто сказала женщина, и, перекрестив его, сжала руку — крепко. Степан вздрогнул: "Как будто огонь".
Он тоже перекрестил ее и Селинская рассмеялась: "Все никак привыкнуть не могу, что ты — левша".
Степан тихо сказал ей что-то на ух. Она, качнув головой, — алмазные серьги засверкали на полуденном солнце, — едва слышно ответила: "Я уже в этом убедилась, милый".
— Ну, вот и еще раз убедишься, уже сегодня — проворчал Степан и велел: "Иди, они там, наверное, уже в гостиной сидят, и ждут, пока ты им поиграешь. Корелли?"